Обычный мужчина вряд ли разберется во всех нюансах внешности человека. Раскладывать образ на детали - это женская прерогатива. Мужчине же важнее уловить суть. Но эксперт телепроектов «Перезагрузка» на ТНТ и «Бешеная сушка» пластический хирург Андрей Копасов видит все.
На нашу встречу в Центр братьев Люмьер, где в эти дни экспонировались работы легендарного американского фотографа Дугласа Киркланда, он пришел в кожаной куртке, рваных черных джинсах и рваной футболке.
У вас что, вся одежда такая? В «дырку»?
Моя реакция вызывает у него смех.
А.К.: Я со школы увлекался роком. Все мои кумиры были с длинными волосами, в рваной одежде. Пристрастие к такому стилю, так же как и к альтернативной музыке, осталось, как видите, до сих пор. Даже во время операций включаю «Радио Максимум».
Креативно? Ну, как минимум интересно. О каком еще пластическом хирурге такое услышишь? Да ни о каком! Пока мы рассматриваем фотопортреты голливудских красавиц, блиставших на экранах в прошлом веке, я пытаюсь обнаружить на лице Андрея профессиональный интерес: кто, как не он, способен оценить наметанным глазом истинную, не «сделанную» красоту? Вот утонченная женщина-вамп Марлен Дитрих… Внешне сдержанная Одри Хепберн с ее удивительными гипнотическими глазами… Белый лебедь Брижит Бардо… В 60-х годах ушедшего столетия, когда пластическая хирургия не была еще особо развита, такую внешность можно было рассматривать как настоящий подарок судьбы.
А как вы воспринимаете людей в метро, аэропортах, на улице? Видите их изъяны?
А.К.: Я убежден, что красота - это такое… субъективное понятие. Когда ты находишься в ладу с собой, когда у тебя хорошее настроение - все вокруг, и люди в том числе, кажется тебе красивым. Вы не замечали? И наоборот. Поэтому иногда стоит задуматься: кого больше рядом с вами – красивых людей или не очень.
Но можно ведь просто обратить внимание на гармоничность чьих-то черт лица, на образ…
А.К.: Чтобы дать оценку, вам все равно нужно пообщаться. Разве вы не сталкивались с ситуацией, когда человек внешне вроде бы привлекателен, однако при разговоре с ним это впечатление пропадает? А вот это восприятие на улице и в метро, о котором вы говорите, – оно какое-то поверхностное. Впрочем, это уже философия… Если же рассуждать о физических изъянах, то да, я их вижу. Другое дело, что при этом самого человека они могут не беспокоить. Меня часто спрашивают: какие противопоказания к операции помимо медицинских? Ответ один: отсутствие желания у человека что-то делать с собой. Кто-то видит в себе недостатки, а кто-то полностью доволен собственной внешностью.
Вы хотите сказать, что проблема, с которой к вам приходят, в большей степени касается не устранения этих самых изъянов – реальных или надуманных, она - психологического характера, то есть в голове?
А.К.: Психология – самый главный фактор. Сделать пластическую операцию не проблема. Но насколько она необходима? Насколько поменяет мироощущение пациента? Иногда люди склонны вообще перекладывать ответственность на хирурга. Но это неправильно! Врач выполняет свою работу. А менять или не менять что-то внутри себя – каждый решает сам. Мне в этом плане вспоминается история одной из героинь телепроекта «Перезагрузка». Девушка, которую я оперировал, не побоялась во всеуслышание заявить, что у нее ВИЧ. Но, несмотря на это, она старается жить полноценной жизнью. У нее есть муж, а сейчас, если не ошибаюсь, родился ребенок. Стойкость духа этой героини, на мой взгляд, может служить примером для тех людей, которые, имея такой же диагноз, затаили обиду на весь мир.
Допустим, содержание может быть в определенных смыслах важнее формы. Но тогда как объяснить выбор вами в свое время профессии и такого специфического направления, как эстетическая медицина?
А.К.: Я предпочитаю думать, что работа меня сама нашла. Я всегда хотел быть хирургом. И никогда не планировал связать свою жизнь с пластикой, а тем более с частными организациями.
Медицину я выбрал осознанно. К тому времени, когда мне оставался год до окончания школы, отец, также, к слову, имеющий диплом врача, отправил меня из Томска в Москву. Программу одиннадцатого класса я сдал экстерном, за полгода. Параллельно поступил на курсы в Московский мед.университет имени Сеченова. Потом - учеба. Интернатура по общей хирургии. Ординатура - по челюстно-лицевой. А вот с трудоустройством все оказалось не столь радужно.
Я полгода просидел без работы, пока однажды мне не позвонил сокурсник и не сообщил, что в частной клинике требуются хирурги. У меня уже был сертификат по пластике, но, разумеется, никто ничего мне делать не давал. Ко мне присматривались. Я вникал в тонкости специальности. Смотрел на работу профессоров. В этом, я считаю, повезло - для молодого хирурга важна определенная школа. Тем, у кого ее нет, приходится руководствоваться своими соображениями, экспериментировать. А это сложно.
Первую свою операцию помните? Страшно было?
А.К.: Скорее волнительно. Нельзя со страхом что-то начинать. Бояться можно либо до, либо после, а во время операции я эмоции отключаю. Не знаю, как это объяснить… Ты в какое-то такое состояние входишь - как во время медитации. Когда и время течет по-другому, и ощущения другие.
Какой самый сложный случай в вашей практике?
А.К.: Каждая операция по-своему сложна. Особенно когда речь идет об исправлении природных асимметрий. Иногда это бывает настолько ярко выражено, что складывается ощущение, будто перед тобой соединенные половинки двух совершенно разных людей. Скорректировать лицо или тело, чтобы максимально смягчить заметную разницу, очень тяжело.
А бывает такое, что достигнуть результата практически невозможно?
А.К.: Тогда нужно сказать об этом человеку – чтобы он не питал иллюзий. Есть анатомия - в каждой конкретной ситуации она своя. И мы глобально не можем ее поменять. Бывает, трудно это объяснить людям, которые приходят на консультацию и показывают фотографии звезд с просьбой, чтобы им сделали такое же лицо. Или тело.
Если применять одни и те же подходы ко всем, то, наверное, да, общество станет безликим. Но в реальности такого не происходит. Нельзя сделать одинаковыми нескольких человек – у каждого из них, как я уже сказал, своя анатомия, и если в нее вписаться, то получится результат, отличный от других. Другое дело, что некоторые впадают в зависимость и начинают что-то без конца исправлять в себе. Есть пациентки, которые оперируются по три-четыре раза и все равно не могут остановиться.
И что делать?
А.К.: Помочь справиться с этим могут только адекватные врачи, которые вовремя скажут: вам это не нужно!
А вы сами можете отказать в операции?
А.К.: Да. К примеру, когда ко мне приходят молодые девушки, у которых и так все хорошо. Тогда отправляю их подумать. Как реагируют? Кто-то соглашается и потом благодарит. А кто-то снова возвращается с этой идеей. Я вообще заметил: у россиянок более завышенные требования к себе, зачастую ничем не оправданные комплексы. Хотя в нашей стране самые красивые девушки.
А мужчины к вам обращаются? Или к пластике прибегают в основном представительницы слабого пола?
А.К.: Мужчины-пациенты есть. Но для меня это сложный контингент. Мужчины капризны и не так терпеливы, как женщины, которые готовы ждать и верить, что все будет хорошо.
Многие отмечают вашу способность к эмпатии. Это от природы или будущих хирургов обучают психологии?
А.К.: Скорее здесь есть какой-то элемент волшебства: если ты открыт к энергетике другого человека, то хорошо чувствуешь его эмоциональное состояние. Я же работаю с острыми инструментами и должен понимать, как человек реагирует на мою манипуляцию. Другой вопрос, что сам пациент может быть закрыт. Кто-то вообще не скрывает, что не доверяет врачу, и тогда сложно устанавливать контакт.
Вы имеете в виду героев телепроектов?
А.К.: Не только, хотя и их тоже. Особенность телепроектов как раз и заключается в том, что человек не выбирает хирурга, он вынужден с тобой работать, потому что ты в этом проекте врач. Как правило, все эти герои – люди со сложными судьбами, психологическими проблемами и жизненными трагедиями. До того как попасть на проект, многие из них даже и не мечтали о пластической операции, которая, как им кажется, способна в корне изменить их жизнь.
И что, меняет?
А.К.: Не знаю насколько. Но надеюсь на это. Для меня лично большой стимул – осознавать, что я могу что-то сделать для людей из других городов, где многие живут, даже не допуская мысли, что можно что-то в своем облике улучшить. Ведь пластика не всегда доступна для простых людей. Я хочу, чтобы вы понимали один очень тонкий нюанс: мы работаем с заведомо здоровыми людьми. То есть мы не спасаем чьи-то жизни, не лечим от болезней. В пластике, наоборот, есть шанс на ровном месте получить проблему… Но люди на это идут. И даже платят за это деньги. Почему? Я попробую провести аналогию с автомобилями: к примеру, есть мерседес, а есть автомобиль попроще. И в том и в другом случае – это средство передвижения, но кто-то может позволить себе выбрать мерседес и не будет сетовать на его цену, а кто-то будет довольствоваться бюджетным вариантом. Для меня пластика – это все-таки мерседес. Это дорого. Это красиво. И это статус.
Что важнее для результата – новые технологии, оборудование? Или первичным все же по-прежнему является талант врача?
А.К.: Врач в успехе или неуспехе операции играет основную роль. Клиники, заинтересованные в привлечении клиентов, ведут сегодня много разговоров о том, что у каждой имеются собственные инновационные разработки. Но никакое чудо-оборудование не спасет, если у врача нет опыта и достаточной практики. По большому счету, все операции можно по-прежнему выполнять с помощью скальпеля и зажима.
И сколько лет нарабатывается эта практика?
А.К.: Сложно назвать какую-то конкретную цифру… Если ты оперируешь каждый день – годы не имеют значения.
Плотный график работы вас не утомляет? Как вы восстанавливаетесь?
А.К.: Я занимаюсь любимым делом. А восстанавливаюсь благодаря пациентам. Когда они удовлетворены результатом и фонтанируют эмоциями – это круто! Словами не передать! Опять же, хобби помогают переключиться…
Я знаю, вы ездили на стажировку в Бразилию, Европу и Корею. Можете рассказать?
А.К.: В Европе другой подход к пластике – там много всевозможных протоколов, законодательных ограничений. Хирурги в странах ЕС не могут позволить себе вносить радикальные изменения во внешность пациента. У нас в России в этом плане больше свободы. В то же время наработки бразильских хирургов мне показались очень интересными. Собственно, отечественные технологии оттуда и пошли.
Почему пластическая хирургия в Корее пользуется такой бешеной популярностью?
А.К.: Корейцы, учитывая огромную численность населения и спрос, могут себе позволить экспериментировать. В этой стране сегодня бум на европейскую внешность. Другой вопрос: что они делают? Полностью меняют природную анатомию, работая со скелетом. Но, на мой взгляд, это уже перебор. Мы уже сталкивались с ситуациями, когда к нам приходили недовольные пациенты, оперировавшиеся в Азии. Хотя, конечно же, бывает и очень неплохой результат.
