Народный артист России, худрук Государственного театра наций, учредитель благотворительного фонда «Артист» — таким «Википедия» рисует портрет Евгения Миронова. За кадром остается его умение быстро располагать к себе, кнопочный телефон в руках и стремительная походка. Накануне юбилея — его мысли вслух о себе и не только.
О ритме жизни
Могу смело сказать: я целеустремленный. А когда есть это качество, начинаешь все подчинять главной цели. Не думаю, что был таким с детства. Хотя нагрузка была всегда: музыкальная школа, драматический кружок, танцевальная секция... Лениться не позволялось. Повзрослев, я стал отвечать не только за себя — появился широкий круг обязанностей. И я бы ничего не успевал, если бы не отсекал ненужное и не разрабатывал стратегический план на ближайшее будущее. Даже во время разговора с кем-то я мысленно решаю одновременно несколько проблем. Комплекс Юлия Цезаря давно меня преследует. Я уже не замечаю тот ритм, в котором живу. Замечают и страдают мои близкие — они не видят, как я ухожу и появляюсь. Сестра постоянно говорит, что я себя не берегу. Периодически слышу звоночки от своего здоровья, и они, как холодный душ, приводят в чувство — я начинаю понимать, что загоняю себя. Какое-то время над этим размышляю, но очень быстро снова набираю скорость. Наверное, когда моторчик начнет садиться, и скорость станет другой. Но я не боюсь конца. Это то же самое, что бояться прихода зимы. Она же все равно наступит. Я не знаю, сколько мне отмерено. И не считаю, что не успею что-то сделать. Все идет так, как должно.
О новом пространстве Театра наций
Вокруг нашего театра — сплошные культурные учреждения: театры, библиотеки, Музей современного искусства. Мне показалось, что это идеальное место для создания, как в Европе, например в Вене или Берлине, арт-площади — пространства, где бы между собой взаимодействовали разные виды искусств: архитектура, музыка, кинематограф. Я не говорю уже о кафе, о залах-трансформерах, студиях. Мне показалось, что творцы могли бы в этих пространствах создавать какие-то новые произведения, а может быть, даже новый художественный язык. Это долгая история, но первый шажок уже сделан — это открытие дома, в котором сегодня находится Театр «Новое пространство» Театра наций. Одно из красивых зданий Москвы, которое много лет находилось в запустении, — мы помогали ему восстать из пепла, как птице Феникс. Это пока идея, но главное, что уже началась ее реализация.
О мечтах
Самый важный и любимый для меня процесс — создание роли. И когда я не руководитель и не попечитель, а только актер — снимаюсь в кино или репетирую в театре, — я пытаюсь отгородиться от окружающего мира, чтобы полностью погрузиться в материал. Раньше мне ничего не мешало, и я ни от чего не зависел. Сегодня сложнее: звонки, просьбы, встречи — эта круговерть не останавливается ни на минуту. Я никогда не мечтал сыграть какую-то конкретную роль — бессмысленное это занятие. Но иногда прикасаешься к материалу и чувствуешь, что он твой. Недавно прочитал сценарий «Карп отмороженный». Название показалось дурацким и читать не хотелось. Но почему-то все равно взял его в руки. И хорошо, что рядом не было никого, потому что я просто облился слезами. Роль не главная, да и сама картина экономически достаточно невыгодная, но дело не в этом. В этой трогательной истории сразу захотелось участвовать.
Единственное, о чем я мечтал, — поработать с определенными режиссерами. Например, с Робером Лепажем, художественным руководителем квебекского театра Ex Machina и режиссером мирового уровня — об этом, наверное, мечтает каждый актер. Восемь лет мы ходили вокруг да около: ездили друг к другу, встречались в разных точках мира. И вдруг три года назад он говорит: «Гамлет». А я уже играл Гамлета у Петера Штайна. Но месье Лепаж сказал: «Ты меня не понял, ты будешь играть все роли». Я тогда подумал: что за сумасшедшая идея? Но в итоге мы выпустили моноспектакль «Гамлет-коллаж».
О планах
Когда я снимался в «Идиоте» у Владимира Бортко, приставал к Инне Чуриковой: «Не знаю, как играть монолог князя Мышкина про католичество». Она ответила: «А ты почитай!» — «Что почитать?» Я уже взял ручку и приготовился записать список литературы. А она говорит: «Роман почитай». На самом деле в «Идиоте» есть все, надо лишь иметь мужество остановить время — дальше уже просто подключаешься к событиям, как к розетке, и какие-то сокровенные вещи начинают проявляться. Я надеюсь на это и сейчас, когда у меня начинаются репетиции спектакля «Иванов» молодого режиссера Тимофея Кулябина. Тяжелейшая роль, не знаю, как подступиться — пока еще не в материале. Хотели поставить «Иванова» в сотрудничестве с Люком Бонди, возглавлявшем парижский театр «Одеон». Долго вели переговоры, потому что он был очень занят. У него не было времени ездить в Россию, поэтому мы с артистами решили сами поехать в Париж. Даже наметили график, но, к сожалению, в прошлом году режиссера не стало. Но эту пьесу мы не могли не поставить. Наш театр располагается в здании бывшего Театра Корша, для которого в 1887 году Чехов и написал «Иванова». К репетициям приступаем почти в том же составе, в котором хотели ставить пьесу при Люке Бонди: Чулпан Хаматова, Виктор Вержбицкий, Лиза Боярская, Игорь Гордин, Дмитрий Сердюк…
О здоровье
Я благодарен своим родителям, без которых я мог стать калекой на всю жизнь. Они совершили подвиг, когда продали все, что у нас было, и отправили меня в санаторий министерства обороны в Евпатории лечить болезнь Пертеса. Из-за нее одна нога у меня стала укорачиваться, и сначала я сильно хромал, потом перешел на костыли, а затем вообще должен был пересесть в инвалидное кресло. Но уже через год я мог ходить, бегать и даже танцевать. После Школы-студии МХАТ меня звали в театр, но я серьезно заболел, а во время операции мне занесли другую заразу. По идее, с таким здоровьем я должен был вернуться в Саратов. Но люди вокруг верили в меня: и моя мама, и педагог Авангард Николаевич Леонтьев, и Олег Павлович Табаков, который дал мне первую главную роль. Они на меня повесили ответственность, которую я не мог в тот момент выдержать. Просто НЕ МОГ. И они про это знали. И тот шанс, который они мне дали, он во мне, как червь, выгрыз все, и я понял, что должен это сделать.
О травме
В мае 2013 года в финале спектакля «Калигула», когда по сценарию я прыгал в арку, где меня ловили, не рассчитал силы и приземлился на два колена. Возможно, я просто сильно устал, и это было одним из тех самых звоночков. Результат — порванная задняя крестообразная связка, на которой держится колено. Очень редкая травма даже среди футболистов. Боль усиливалась ежедневно, а диагноз поставить не могли, пока мне не посоветовали съездить в одну немецкую клинику, где лечатся многие спортсмены. Там мне сказали, что все очень плохо. А у меня стройка, открытие театра. Сделали операцию, после которой прописали и физические нагрузки: нужно было по восемь часов в день заниматься по программе, написанной специально для меня инструктором сети World Class Артемом Кшнясевым (кстати, он готовил и к съемкам картины «Время первых», которые длились почти год) — его посоветовала моя подруга Ольга Слуцкер. Эта программа включала не просто зарядку, а мелкие и нудно-кропотливые упражнения. Например, нужно было осторожно качать и поворачивать ногу. Для меня это был ад, потому что я привык: быстро сделал и ушел. Но в итоге общими усилиями я снова встал на ноги и стал играть в спектаклях, в том числе и в «Калигуле». Мне вообще кажется, что это решение каждого человека — бороться или нет. И совершенно точно знаю, что такие ситуации меня всегда мобилизуют, причем не только физически, но и психологически. Я понимал, что это некий этап, который я должен был преодолеть.
Я часто «раскалываюсь» на сцене. Играем, например, с Чулпан Хаматовой — и вдруг замечаю какую-то забавную деталь или слышу оговорку. Поворачиваюсь спиной к зрительному залу, чтобы не видели, как я смеюсь. Это непозволительно, но ничего не могу с собой поделать. Вот в этом, каюсь, грешен.
О красоте
Я хожу в салон «Посольство красоты». Это чудесное время, потому я там сплю: отрубаюсь, едва касаясь головой кушетки. Не знаю, что со мной делает Валентина Михайловна Скибинская, на плечах которой держится этот салон, и ее волшебницы-коллеги, но когда встаю, понимаю, что помолодел на несколько лет. Артист работает лицом, важно всегда быть в форме, независимо от того, востребован он сейчас или нет. У меня нет амбиций политика или бизнесмена. Да и способностей к этому, слава тебе господи, тоже нет.
О юбилее
В этом году мне 50 лет… Не пугает физиологическая старость — я прекрасно себя чувствую. Но все равно страшно произносить это число — оно всегда ассоциировалось у меня с чем-то итоговым. Я присутствовал на юбилеях многих старших коллег. Этот праздник — всегда с венками на сцене, почти прощальными словами. И мне казалось, что 50 — это такой «триумф тире закат». И вдруг я сам оказался в этом положении. Конечно, на свой возраст себя не ощущаю — просто некогда на это отвлекаться. И юбилей отмечать не буду. Решил уехать в Ялту. Я не сбегаю, у меня уважительная причина — всей командой мы будем репетировать спектакль «Иванов» в Доме-музее А. П. Чехова. По-семейному посидим, но не более.
О будущем
Какими бы опытными мы ни были, уходить надо вовремя, освобождая дорогу следующему поколению — оно лучше слышит время. Пока на моих глазах это сделал только режиссер Петер Штайн, который в 60 лет ушел из театра «Шаубюне», который он возглавлял, со словами: «Руководить должны молодые». Я не знаю, чем займусь. У меня нет дачи, и я не знаю, что такое жарить шашлыки — не могу себе это даже представить. Но я точно знаю, что наш главный враг — это мы сами. Можно сожрать себя очень быстро оттого, что ничего не рождаешь. Я никогда не сидел без работы, даже в периоды простоя в театре и в кино. Например, нашел небольшие деньги и снял для канала «Культура» с Юрием Борисовым документальный фильм по дневникам его отца Олега Ивановича. Писал сценарии, занимался озвучиванием. Пока мне интересно то, чем я занимаюсь. Возможно, если интерес пропадет к одному, он появится к другому делу. Трудно сказать, что будет дальше. Я не знаю, что там. И не исключено, что никогда не узнаю.