Многие пока знакомы с психоаналитиками разве что по фильмам и телепередачам. Что в действительности происходит в их кабинетах‚ с какими проблемами к ним приходят люди и чем идеи психоанализа полезны в обычной жизни? Об этом мы говорим с президентом Открытого психоаналитического общества‚ преподавателем «Школы современного психоанализа» Еленой Башкевич.

ЖАННА СЕРГЕЕВА («Красота & Здоровье»): Трудно сейчас найти человека, который не знал бы, кто такой Зигмунд Фрейд. Отношение к этой фигуре часто оказывается юмористическим: над Фрейдом шутят, а в его музее-квартире в Вене можно купить сувениры с карикатурами на отца психоанализа.
Часто ли вам приходится встречаться с иронией такого рода?
Елена БАШКЕВИЧ: Обычно у людей за внешней иронией скрывается страх. От образа Зигмунда Фрейда веет страшной родительской фигурой, возникает фантазия, что он похож на сурового отца, который видит все провинности и за них непременно накажет. Погрозит пальцем и скажет, как персонаж из детской сказки: «Должо-ок!» Конечно, юмора и карикатур тоже достаточно, но это прямое подтверждение идей Фрейда, который писал, что шутки и сатира — способ справиться со своими невыносимыми чувствами.
Смех обесценивает, но стоит помнить, что у обесценивания всегда есть обратная сторона – идеализация. И попытка посмеяться над Фрейдом – попытка избавиться от страха, лишить его могущества, спрятаться от карающей длани. Это вообще ко всему психоанализу относится, поскольку существует идея, что психоаналитическая работа откроет в душе человека ящик Пандоры.

«К&З»: Долго ли сохраняется этот страх во время работы?
Е.Б.: Пациент приходит на первую встречу с психоаналитиком уже с какой-то фантазией о нем — и если присутствует тревога, то ее обязательно надо проговаривать. Аналитик может вызывать страх, но это связано не с самим аналитиком как с человеком, а с фигурой, на которую пациент переносит фантазии о внутренних образах значимых в детстве фигур, обычно родителей. Если в душе живет образ преследующей матери или наказывающего отца, то и аналитик на первых порах будет восприниматься так же. У меня был интересный опыт с моими собственными друзьями: когда я начала заниматься психоанализом, изучать его и позже практиковать. Вокруг меня образовался некий вакуум. Как выяснилось, друзья перенесли на меня свои страхи, им казалось, что теперь я насквозь их вижу, все про них знаю и лучше держаться от меня подальше. Это тоже было отражением фантазий о всемогуществе матери, которая читает мысли ребенка, контролирует и все про него знает.

«К&З»: То есть образы психоаналитиков в кино, где их чаще всего подают снисходительно, тоже связаны с этим страхом?
Е.Б.: Да. Но лично мне нравятся картины «Анализируй это» и «Анализируй то», потому что посмеяться над собой иногда бывает прекрасно и полезно. Однако кинорежиссеры и авторы телепередач обычно используют штампы.

«К&З»: А зачем они их подтверждают — чтобы идти на поводу у публики?
Е.Б.: Дело в том, что психоаналитический процесс невозможно показать по телевизору в виде зрелища или шоу. Это всегда интимная, конфиденциальная работа, и при этом она достаточно рутинна. Если демонстрировать, как все происходит в действительности, это будет скучно. Пациент никогда не рассказывает связных, интересных историй.
Язык нашего бессознательного, с которым психоаналитик работает, совершенно другой. И если во время сессии звучат красивые истории, это говорит о том, что человек сопротивляется работе. И то, что аналитик выдает складные, необычные интерпретации того, что слышит от пациента, — тоже из области фантастики.
В кабинете аналитика работает некое поле, которое создается путем контакта его бессознательного и бессознательного пациента, а как можно показать это поле, этот контакт? Никак.

«К&З»: Фигура психоаналитика в массовом ­сознании действительно не только обесценивается, но и идеализируется. Создается ощущение, что человек, которому плохо, приходит к психоаналитику, и ему сразу же становится хорошо.
Е.Б.: У человека может быть такая иллюзия: «Я прихожу к аналитику с конкретной проблемой, и мы работаем только с ней». Это попытка контролировать процесс терапии, не касаться ничего глубинного, не встречаться с бессознательным. На начальных этапах терапии так и происходит.

«К&З»: К психологу часто идут с конкретной проблемой. Например: «Мой начальник меня терпеть не может, а я не решаюсь попросить о повышении зарплаты». Как потом меняется запрос в процессе терапии?
Е.Б.: С подобными запросами я начинаю работать уже на первой встрече — они поверхностны и обычно скрывают истинную причину обращения, которую и сам пациент может до конца не осознавать. За такими словами всегда кроется что-то более глубинное и важное, и пациенту надо показать, что это не главное его переживание. В обществе есть установка, что психоаналитик непременно заговорит про секс — хотя сейчас редко приходят с проблемами в этой сфере. Основная проблема — невозможность устанавливать эмоциональные, близкие связи с людьми. А как следствие — невозможность строить отношения, создавать семью, заводить друзей, общаться с коллегами. Этим пациентам обычно около 30 лет, и их подавляющее большинство.

«К&З»: Обязательно ли тогда разбираться с детством? Всегда ли это нужно?
Е.Б.: Это зависит от того, какого метода психоаналитик придерживается. Если это классический психоанализ, то мы всегда возвращаемся к детству, вытесненным воспоминаниям, аффектам, переживаниям и связываем сегодняшний день с тем, что было в детстве. А кляйнианский психоанализ, созданный британским психоаналитиком Мелани Кляйн, работает в основном с взаимоотношениями аналитика и пациента и таким образом исследует связь с внутренними родительскими фигурами.
Лично я считаю, что связь с детскими воспоминаниями, с ребенком внутри себя очень важна. На протяжении своего взросления, развития и роста он видит мир по-своему, через призму детского восприятия. И этот мир искажен — разными фактами жизни, воспоминаниями, родительскими отношениями, а также незрелостью психики. Маленький ребенок, живущий во взрослом человеке, очень сильно влияет на его жизнь. С этим внутренним ребенком психоанализ и работает — и когда к нему найден доступ, когда с ним можно разговаривать, конкретные запросы размываются. И пациент сам понимает, что ему надо пройти определенный путь, чтобы соединить две части. Рациональную, взрослую и маленькую, инфантильную, которая не только мешает жить, но и содержит в себе большой потенциал, креативность, спонтанность, желания и чувства.

«К&З»: Психоанализ кажется таинственным, но его идеи доступны через фильмы и книги, и люди без специального образования о нем знают, употребляют термины — порой неверно. Как вы к этому относитесь?
Е.Б.: Я считаю, что людям вредно знать и по-своему трактовать психоаналитические термины. Психоанализ — наука с определенной системой взглядов, которой надо долго учиться. Помимо теоретической подготовки необходимо пройти личный анализ, чтобы встретиться со своим бессознательным, исследовать его и обрести как инструмент для собственной практики. И как бы мы ни популяризировали наши термины, они будут восприняты субъективно. Можно рассказать про эдипов комплекс, но пока человек не столкнется с собственным эдиповым комплексом, для него это, скорее всего, будет просто странная конструкция. Он прочитает, что у него есть психологические защиты, связанные со страхом перед чувствами, — и что даст это знание? Ему по-прежнему страшно коснуться чувств — для этого нужен специалист рядом. Мне кажется, люди должны знать не термины, а то, что они могут приобрести в анализе.

«К&З»: И что же это?
Е.Б.: Психоанализ — это способ познания себя. Той области себя, которую вы сами не откроете без помощи другого человека, то есть психоаналитика. Многие знают, что бессознательное проявляется в ошибках, оговорках и сновидениях, но эти знаки трудно самостоятельно интерпретировать. Как говорит психоаналитическая наука, осознаем мы ничтожно малую долю нашей психической жизни — около 10 %. Что есть остальные 90? Если вас интересует ваш внутренний мир — добро пожаловать в психоанализ. Конечно, это способ решения проблем, но он не работает целенаправленно с определенной проблемой или симптомом. Разрешение трудностей в отношениях, исчезновение симптома — это результат общего роста, психического развития.

«К&З»: Чтобы согласиться с этими утверждениями, человек должен стремиться к этому росту, а не только к решению запроса.
Е.Б.: Конечно. Рекламировать психоанализ невозможно, и тут надо сказать честно — это долго, дорого и пощупать нельзя. Никогда психоанализ не станет терапией для всех, потому что большинство хотят немедленный результат. Швейцарский коллега жаловался мне на недавней конференции, что пациенты требуют конкретных советов, директивных указаний и отношений по принципу «товар — деньги — товар». Не хотят касаться тонких материй, то есть человеческих отношений.

«К&З»: Отношения — женская сфера, и к вам чаще идут женщины.
Е.Б.: Это так. Я думаю, у женщин ярче выражена потребность в вынесении своих переживаний наружу, они более склонны к рефлексии, словесному выражению чувств. И женщине легче обратиться за помощью. Однако и мужчины, опять же под чутким руководством своих женщин, все чаще приходят в анализ. Не важно, кто из пары начнет «работу над ошибками», — процесс личностных изменений затрагивает и партнера.

«К&З»: Женщин интересует не только внутреннее, но и внешнее, например тело. Большинство женщин считают его своей проблемой.
Е.Б.: Неприятие своего тела, которое часто начинается в подростковом возрасте, — это большая проблема. Оно связано с нарушением близких, очень ранних отношений с матерью, с завистью ребенка к материнскому телу. Из этой зависти вытекает, например, идеализация пустой, мертвой формы без содержания, тела как такового, с определенными параметрами, как у моделей или куклы Барби. В этом случае отрицается мир чувств и переживаний, он заменяется внешней материальной формой — красивой и пустой. Ко мне очень часто приходят пациентки с такой идеей: мужчина может полюбить только женщину с идеальными формами и идеальным лицом, а их, неидеальных, не может. Такие убеждения приводят даже молодых девушек к пластическим хирургам, несмотря на то что операции им не нужны.

«К&З»: Почему же ребенок может завидовать материнскому телу? Это происходит в том возрасте, когда маленькая девочка просит у мамы помаду, а ей не дают?
Е.Б.: В это время зависть тоже может быть, но ее легко заметить. Мать может ответить на дочкины вопросы, что она обязательно вырастет красивой и у нее будут такие же волосы, ресницы и грудь, как у мамы, разрешить ей покрутиться у зеркала в красивом платьице и накрасить губы помадой. Это подтверждение женственности девочка должна получить и от матери, и от отца.
При этом есть и более ранняя зависть младенца, которая проявляется как ярость. Материнское тело несет все ценное для маленького ребенка — еду, тепло, безопасность, любовь, — и он хочет обладать этим всегда и безраздельно. И так как он не может этим обладать всегда, ведь мать периодически покидает его, то у него появляется желание это разрушить. У ребенка появляется много негативных чувств, он кричит, злится — и матери важно принять и смягчить эти чувства, не испугаться и не разозлиться в ответ. Постараться их осмыслить внутри себя и назвать для ребенка словами: «ты сердишься», «ты обижаешься», «тебе плохо», чтобы эта ярость не жила в малыше безымянной и не возвращалась к нему еще большим ужасом. Если же мать не справляется с младенческими чувствами, это может обернуться ненавистью выросшей девочки к своему уже взрослому, такому же, как у матери, телу. Отсюда, например, происходят такие болезни, как булимия и анорексия.

«К&З»: Есть еще убеждение, что во всех бедах виноваты родители, а мать в особенности.
Е.Б.: Мать вообще обвинить очень легко. Каждый пациент, приходя на терапию, может рассказать, что в его проблемах и бедах виновата мать, и действительно, ребенок без матери не может ни вырасти, ни приобрести эти проблемы. Но обвинение во всем матери — ­тупиковый путь, поскольку неизвестно, какая у пациента была мать в действительности: его воспоминания всегда искажены проекциями*. Поэтому психоаналитик не старается узнать, как все было на самом деле, а работает с субъективным восприятием мира человека, который к нему пришел, — с его завистью, ненавистью, любовью, обидами и переживаниями.